Сборник сказок без названия
Он сидел на берегу реки, прижавшись к камню спиной и зажимая рану в боку. Рядом валялся кинжал, который он вытащил из раны. И тела тех троих, что напали на него. Он вспоминал этот бой.
Эти трое выскочили из кустов у самой реки:
-Гони деньги, если жить хочешь!
А денег у него не было. Да он бы и не отдал, будь они у него. Он принял бой. Он убил всех троих, но эта победа была куплена его же кровью.
«Добраться бы до реки… попить…». Но каждое движение было опасным, и он понимал это. Он сидел и смотрел на горы, видневшиеся вдалеке, на равнину с которой он пришел. За речкой начинался лес, он помнил это. А рядом шелестела листьями ива… Он смотрел на иву и на пичугу, прыгающую по ее ветвям, понимая, что, хоть он и перевязал рану, жить ему осталось недолго. Кровь давно пропитала повязку и теперь стекала на штаны, а с них - на траву.
Он потерял столько крови, что когда увидел серебряно-серое мягко мерцающее существо с тонкими чертами лица, решил, что это - предсмертное видение. Но это не было видением.
-Я знаю, кто ты и знаю, почему ты убил их, - существо повело рукой вокруг, -Я знаю все про тебя. И я знаю, что время твое еще не пришло. Сделай выбор, кто ты-целитель или воин. Что притягивает тебя больше? Еле выговаривая слова, он произнес: «Воин... Я всегда хотел этого.» -Ну что же, - в голосе мелькнула печаль, - слова сказаны, выбор сделан. Но как бы тебе не пожалеть об этом.
Он остался сидеть у камня. Голова немного кружилась, а когда он попытался встать, почувствовал слабость в ногах - воспоминание о ране. Он повторил:
-Воин.
Много позже, когда он, став великим бойцом, будет умирать от яда и ран, он вспомнит равнину и речку. Он вспомнит о своем выборе, но не пожалеет о нем. Он никогда об этом не пожалеет.
Снег рядом со мною уже не сверкает, он намок и стал алым от моей крови.
Мы проиграли бой. Мы отбивались, но проиграли, и нет шансов спастись. Кто не погиб, тот в плену, а это еще хуже. Кровь, везде кровь. Снег заносил ее, но новые потоки орошали землю. И мой черед уйти настал, настал черед отдать жизнь земле, родной земле, которую я так и не смог уберечь от захватчиков, от гибели.
Осенью небо плакало, а теперь ему все равно. Какое дело богам до распрей смертных, если только те не помешали им?
Мы не сдаемся.
С трудом повернув голову, я вижу нашу разрушенную крепость и их флаг, реющий над руинами. Гордый народ — народ-победитель… Но повернув голову в другую сторону, я вижу наше знамя, изорванное, окровавленное, но прямое. А в отдаленном лесу какие-то тени…Уже мерещится. И рядом со мной движется снежный холмик… странно — и еще один… Значит, смерть близка. Знать бы, как там… Холмик подполз еще ближе и склонился надо мной. И я с трудом различил знакомые черты лица…
Так кто-то все же выжил, и мы можем…
Слепящая и слепая синева. И солнце безучастно глядит вниз, и снег, отражая этот свет, сверкает словно алмазная пыль, словно осколки стекла…
Был темный дождливый вечер. Охотник Роэ Сэйн сидел у огня в своем доме в лесу. Рядом лежал его пес Тар. Темная теплая шерсть его была сухой, и Роэ радовался, что успел починить крышу до осени.
Обстановка в комнате была простой: камин, рядом с ним — медвежья шкура, на которой сидели охотник и пес, деревянный стол и две скамьи. На стенах — полки с книгами и травами. Рядом с дверью на кухню висел боевой топор, колчан стрел и лук. Еще несколько колчанов лежали в сундуке. Еще один сундук был наполнен мехами — у охотника не было другого заработка.
Внезапно ему показалось, что в дверь постучали. Что за глупость? В такую погоду невозможно добраться до этого дома, да и кому это потребуется? Но стук повторился вновь. Тар вскочил и, почему-то молча, подбежал к двери. Роэ пошел за ним.
На пороге, завернувшись в плащ, с которого текла вода, стоял человек. Он тихо сказал:
-Не пустишь ли меня в дом, Роэ Сэйн? Если, конечно, не боишься тех, кто идет за мной.
-Заходи, странник,—отозвался Роэ, -В моем доме ты можешь не опасаться охотников за головами.
Странник кивнул и вошел в дом. Что-то в его походке показалось охотнику странным. Роэ закрыл дверь и принес свой топор, затем встал напротив двери. Через несколько минут вновь раздался cтук — уверенный и сильный.
-Кто здесь?
В ответ прозвучало:
-Отдай нам того, кого ты укрыл, и ты останешься жив.
-Выдавать гостей не входит в мои принципы, — произнес Роэ и поудобнее перехватил топор.
-Тогда ты умрешь вместе с ним.
Дверь распахнулась. За нею стояло четверо громил.
Роэ вздохнул и рубанул ближайшего…
Охотник наскоро обыскал зарубленных им амбалов. Это были северяне и у них не было ничего, кроме мечей, поэтому Роэ просто оттащил их в ближайший овраг и свалил пласт глины, промокнув при этом до нитки и перемазавшись.
Вернувшись в дом, он увидел, что странник стоит, оперевшись о стену и с трудом сдерживает дрожь.
-Пойдем. Сейчас переоденемся, и я накормлю тебя.
Незнакомец только кивнул и пошел за охотником, держась за стену.
Промокшую одежду Роэ разложил у камина. Незнакомец выглядел очень странно. Присмотревшись, Роэ понял, в чем тут дело — его глаза были густо-фиолетовыми, без белков и без зрачков. И только когда странник, двигаясь по комнате, наткнулся на скамью, Роэ понял.
-Ты слеп?
-Да.
-Кто ты?
-Я — странствующий менестрель. Вот, — он показал лютню, -Играю ощупью.
-Как твое имя?
-Айрен Кьерт.
Айрен Кьерт… Слепой менестрель, песни которого знают почти все, если не все.
-Расскажи… как это случилось... Если хочешь
-К 13 годам я выучился на менестреля и стал учеником мага. Он не разрешал мне смотреть, как он колдует, но однажды я не послушал его. Он начертил знаки — призывал кого-то. Внезапно луч света ослепил меня, ударив в глаза… Видимо, я закричал. Я пришел в себя в постели. Голова раскалывалась, и я ничего не видел. Сквозь боль я услышал голос мага. Он сказал:
-Зря ты смотрел. Я не думаю, что хоть кто-то сможет вернуть тебе зрение, но я попытаюсь.
Он промывал мне глаза настоями трав, читал заклинания, но ничто не помогло. Я ушел от него — не хотел мешать. С тех пор — уже 10 лет — я странствую и пою.
Его волосы уже высохли и теперь лежали черными волнами на плечах. Пес лежал между охотником и менестрелем. Роэ попросил: -Сыграй что-нибудь.
Айрен взял лютню. Полилась легкая чудесная мелодия, и менестрель начал петь. И охотник, и пес слушали, как завороженные. Когда песня окончилась, все молчали. Тар положил свою голову на колени охотнику, и тот задумчиво гладил его серую шерсть.
-Как ты находишь дорогу?
-У меня есть зверек, он помогает мне — Айрен вынул из-за пазухи ласку.
-Хочешь остаться у меня?
-Не могу. Я должен искать…
-Айрен, а как ты узнал мое имя? Все хотел спросить…
-Это — часть моего дара. Я могу определять имена. Кроме того, в этих краях только твой дом.
На следующее утро менестрель ушел по тропинке.
-Приходи еще, Айрен, я всегда буду рад тебе.
-Я постараюсь.
Роэ Сэйн долго смотрел ему вслед. Ему было грустно—он сам не мог понять, почему.
Тар ткнулся лбом в его руку.
-Идем, Тар, - Роэ вздохнул, -Он еще придет сюда.
Роэ верил, что еще увидится с менестрелем.
Он бродит с гитарой по всему свету, бродит и поет песни. Его можно увидеть на берегу моря, в лесу, в поле, у звенящего ручейка и у тихого озера, у рокочущего водопада и в залитом солнцем, сосновом бору… Лишь в городах он не бывает, в больших городах, где среди безликой толпы нет места чувствам и тишине.
Он поет о своей печали волнам — и те ласково обвивают его ноги, смывая с них грязь и кровь. Он поет о своей боли небу — и оно плачет, роняя прозрачные слезы.Он поет лесу и лес замолкает, прислушиваясь к его голосу.
Он так долго скитался, что должен был забыть все, что с ним было, но он не может, и осенний ветер волнует разорваный плащ, когда он идет по холмам своей родины.
Руки, обожженные неистовым пламенем непрестанно кровоточат, но он берет лютню, и играет на ней, и поет о переполняющей его боли.
Его народ давно считает его безумцем или призраком, поэтому он не поет для Дивного Народа. Он поет воде, земле и небу, и тем немногим смертным, что могут увидеть его.
Дракон был не очень большой — покрупнее волка, но поменьше медведя. Рожки его еще не окрепли, и летать он тоже еще не умел. Когда он впервые появился в лесу, птицы подняли гам: «Дракон, спасите, дракон! Он спалит лес! Он сожжет гнезда!». Но постепенно они поняли, что ничего он жечь не собирается, и перестали волноваться. Дракон очень любил птичьи песни, и часто просыпался еще до рассвета просто, чтобы послушать их.
Лес рос рядом с горами, и там, где он подходил к ним вплотную и взбирался на светлые камни, дракон сделал себе гнездо. Каменный навес образовывал небольшую уютную пещерку, где дракон и ночевал. А днем он бродил по лесу, слушал песни птиц, смотрел, как зеленеют и расцветают деревья, наблюдал за бегущей водой и пляшущими комарами — они не могли прокусить его чешую и после нескольких бесплодных попыток оставили это занятие — да и просто гулял.
Ему не было дела до многогранных бриллиантов, сверкающих изумрудов и кровавых рубинов. «Зачем это? Ведь цветущая черемуха красивее жемчуга, и она живая. Вода светлее алмаза и не режет глаза отраженным блеском.» Он хотел просто жить в лесу и не думал о сокровищах в глубоких холодных темных пещерах других драконов — больших, мудрых и опасных.
Летом он купался в реке и ел ягоды, хотя ему было достаточно воздуха, все так же бродил по лесу, и звери уже не боялись его. В сумерки летучие мыши танцевали под луной, на небе мерцали звезды и отражались в воде. Шелестели деревья, звенели комары, трещали кузнечики. А дракон учился летать. Вначале он прыгал с камней в воду, потом — с деревьев наземь. А после он взобрался на скалу над водопадом, вздохнул глубоко и прыгнул вниз, расправив крылья. Где-то на полпути к воде он понял, что поднимается вверх, и смеялся, и летал над лесом и меж деревьев, а потом, счастливый и уставший, спустился, наконец, вниз и побрел к своей пещерке.
Как-то раз в лес пришли дети. Птицы вели себя, как обычно, лишь вездесущая сорока — страж леса — трещала без умолку: «Чужак в лесу, чужак!» А дракон наблюдал за ними из-за куста.
Они аккуратно разложили костер из хвороста, а затем один из них — бледный темноволосый юноша — взял лютню и долго пел разные баллады.
Была среди них одна песня — на языке, которого дракон никогда не слышал — печальная и прекрасная, и когда юноша закончилл петь ее, дети еще долго молчали, глядя в огонь и вслушиваясь в шорохи ночного леса.
Потом они ушли, и спокойствие леса более ничто не нарушало., но дракон не мог забыть эту песню на непонятном ему языке. Пришла осень и принесла с собой золотые листопады и плоды. Дракону нравились листья — алые и золотые, и он сделал в своей пещере постель из них. А когда деревья облетели, птицы оставили лес, и летучие мыши попрятались в своих пещерах, полил хмурый дождь — не такой, как весенние грозы или летние ливни — холодный, мелкий и жутко надоедливый. Дракон и носа не высовывал из своей пещерки, сидел там, зарывшись в сухие золотые листья, словно его большие и жестокие собратья в золото в своих подгорных чертогах.
Когда выпал первый снег, в лесу появился еще один дракон. Наш дракон увидел его на поляне, покрытой снегом. Он был большой и красивый, но чешуя его местами была сорвана, и из множества ран сочилась темная кровь.
Непонятно как, но все же наш дракон дотащил его до своей пещерки, где залепил его раны листьями.
А когда он пришел в себя настолько, что смог разговаривать, он сказал:
-Ты ведь — дракон, как и я. Почему же ты помог мне?
-Разве я плохо поступил? — спросил тот — Я не мог оставить тебя там.
-Ты не похож на других ,— задумчиво произнес дракон, — но слушай. Я был воином, и в своей горе я собрал огромный клад. Там есть золотые горы, сверкающие бриллианты, кроваво-алые рубины и сапфиры цвета весеннего неба. Я был одним из сильнейших воинов, но эти раны получил в битве с человеком — всего-навсего человеком, ты понимаешь? Одно утешение — тут дракон ухмыльнулся — когда я улетал, он выглядел еще хуже меня. За то, что ты помог мне, я заплачу своими сокровищами. Я не хочу быть твоим должником. Клянусь, я не обману тебя. Знаешь, что значит «клятва дракона».
Наш дракон помотал головой:
-Мне не нужны сокровища.
-Не нужны? — он выглядел удивленным — Чего же ты хочешь? Я могу представить тебя главе нашего ордена. Ты станешь воином... -Я не хочу воевать.
-О-о… Ну чем я могу отплатить тебе?.. Ты живешь здесь один — видимо, ищешь истину… У меня есть книга — в ней собрана вся премудрость людского рода. Я принесу ее тебе.
-И книга мне не нужна.
-Говори, какова твоя цена! Что тебе нужно? Назови, и я выполню! — прошипел-прорычал дракон. Он явно был рассержен. -Обещай больше не нападать на людей.
-Что-о?
-Обещай больше не нападать на людей. Мои сокровища — это опавшие листья, мой бой — это полет против ветра, моя мудрость — песни птиц и шепот леса.
-Но при чем же здесь люди?!
-Я слышал песню на неизвестном мне языке от их детей.
-Знаешь, помимо клятвы, я принесу тебе книгу — может быть, там ты найдешь этот язык. Я видел воинов, которые были рады сокровищам и бою, я видел мудрецов, дрожащих над своими книгами… Ты свободнее их и счастливее их… как люди.
У него не было имени, как не было его и ни у кого из тех, кого он знал. Зато у него было свое лицо, непохожее на другие, вечность назад слившиеся в единую серую маску с провалами-глазницами и ртом-бездной. А еще у него была своя душа – то, чего все, как ему казалось, были лишены. Только он сам не понимал этого – пока не пришла пора и он не увидел.
Вообще-то не положено ему было видеть. Это привелегия Тех, Кто Выше, так называли их, славя днем вслух и проклиная про себя ночью, только никто не признавался в этом. И лица, и имена – тоже – их. Каждому свое, говорили ему, но он не верил. Почему – каждому свое? Почему они могут видеть, а мы нет? Почему летучие мыши могут летать, а мы нет, отвечали ему, так должно быть, не будет порядка – не будет жизни, не будет жизни – кто тогда будет об этом думать?
Он иногда видел Тех, Кто Выше, и гадал – а есть ли то, что недоступно им? Что-нибудь вроде полета. Но ответов на эти вопросы не было.
Ему говорили, что бежать оттуда невозможно, да и некуда. И незачем. Здесь тепло. Здесь всегда кормят, и не надо особенно задумываться ни над чем. Только не по душе ему был этот безжизненный покой.
Когда он вышел из пещер, он едва не ослеп, а потом чуть не лишился чувств – так неожиданно, величественно и прекрасно, и непохоже на все, что он знал до того, было увиденное. Что это за летучие мыши, но с какими-то странными крыльями, не кожистыми? А там – где же потолок этой огромной пещеры?
И когда он понял, что потолка нет, он познал: возможно все. Можно все, что угодно – имя, лицо, зрение, душа, полет – все доступно, и никто не может лишить его этого. И он сделал то, что так давно мечтал сделать – прыгнул с уступа, желая коснуться этой странной арки – никогда он таких не видел, цвета яркие и непривычные.
Он должен был упасть, но почему-то ветер держал его мягко, но крепко. А когда он прикоснулся к радуге – это имя мелькнуло у него в голове в тот же миг, как он сделал это, он понял, что она шепчет что-то, и то же самое поет ветер, и тени, спускающиеся на землю. Он узнавал имена, все новые и новые, непонятно и странно звучащие, и настолько живые, что любому другому казалось бы – это сон, вот сейчас все рассыпется, растворится в тишине, но для него это было настолько родным, что ни на миг в его мыслях не мелькнуло сомнение.
А когда тот странный светящийся красный шар – солнце – куда-то делся, его ждали новые ощущения – маленькие огоньки в небе пели так же, как такие же маленькие в траве – еще одно имя.
Звезды.
Роса.
Светлячки.
И он пожелал всей душой большего – быть частью всего в этом мире, в каждой капле росы и каждом отблеске солнечного луча на крыле стрекозы, в каждой травинке и в любом из бесконечных голосов ветра. Он так верил и желал, что это не могло не сбыться. А те, в пещере, даже не заметили того, что он ушел, пока капли, падающие с потолка в лужицу с самого начала времен не зазвучали по-новому.
Все совпадения имен, названий и событий следует расценивать как мистические случайности. Реальных прототипов описанных лиц, предметов и событий не существует в природе, кроме, пожалуй, “молока бешеной коровы” – особого алкогольного напитка со специями.
…-…а я, естественно, не стал ждать и как дам ему своим Ангаэлем в лоб, а мастер сразу заорал, что это самовынос, и я оказался в мертвятнике, вернулся только недавно. Что тут было без меня?
Как обычно вечером, вся крепость собралась у костра и обсуждала произошешее за день.
-Да ничего, пришли орки с темными штурмовать, но подоспела помощь от Эллайрина, так что они все круто обломались. Не придут больше, хотя с десяток наших они вынесли, и они явятся только утром.
-А в мертвятнике сейчас ужин… Макароны дают, - протянул Лан, известный также как Смерть-От-Смеха. Лан мнил себя великим шутником-кендером, и потому к месту и не к месту цитировал все забавные фразы из известных кинофильмов. Надоел он уже всем, но теперь никто даже не шикнул на него.
-Дана, скоро там молочко будет?
-От бешеной коровки? Не скоро. Специй нет, вчера все извели. Я погнала Саню к эльфам, еле заставила его. А по лесу да в такой темноте он будет не раньше, чем через час. Если не останется в эльфятнике.
-Эльфушнике, - мрачно поправил кто-то, - у них там такой гадючник, все в прикидах занавесочных и орут, что они – единственная играющая команда, а на деле там игроков – один Эллайрин, и тот дурак.
Фраза развеселила и расшевелила всех.
-А что, народ, не пойти ли, пока молочко ждем, в гопников поиграть?
-Ну тебя на фиг, Рейлом, в тот раз поиграли – так всю нашу команду с полигона выкинули, обругали, а мне так и нос в третий раз сломали, сволочи. Шуток не понимают, где им…
-В самом деле, Рей, не нарывайся, а то мастера удалят с полигона всех.
Рейлом, к тому времени уже изрядно принявший “для веселости” просто взбесился. Он убрал руку с плеч Даны, которую обнимал, и схватился за свой дюралевый меч, к слову сказать, не допущенный мастером по оружию к игре.
-Чего? Это кто тут, блин, нарывается? Я их сам всех повынесу, и мастеров тоже…
После того, как разбушевавшегося маньяка и грозу полигона силой отправили в палатку спать, некоторое время над крепостью властвовала обычная лесная звездная тишина.
-Где-то мент родился, - задумчиво произнес Лан, - или мастер.
-Лан, помолчал бы ты. Хорошо как…
Гэрни, тринадцатилетний новичок, до того молча смотревший в пламя, задумчиво произнес:
-Ребята, а эльфы есть?
-Есть, лагерь через три поляны отсюда, - отозвался все тот же неугомонный Лан, - хочешь, сходи за Саней, он, видать, в болото упал – это в сосняке-то.
-Нет, я серьезно. Про настоя…
Окончание фразы потонуло в дружном хохоте.
-Гэрни, ты вообще с какого дуба свалился?
-Нет, надо же такое выдать, - Дана утирала слезы, выступившие на ее глазах не то от дыма, который как раз тянул в ее сторону, не то от смеха. Джайстин поперхнулся пивом, которое до того неторопливо потягивал из бутылки. Хесс затянулась слишком сильно и теперь выплевывала крошки табака, похоже, налипшие ей на язык.
-Гэрни, Гэрни… Ты откуда такой непуганный?
-Нет, пусть объяснит, зачем мы все сюда приехали?
-Гэрни, объясняй!
Он смутился, но потом что-то прошептал.
-Чего-чего? Онемел от страха, да?
Гэрни мотнул головой, потом, видимо, решив, что терять все равно нечего, сказал громко:
-Чтобы хоть на эти несколько дней стать настоящими воителями и героями, орками и эльфами…
Его звенящий голос был заглушен еще одним взрывом смеха.
-Орков полно везде, вот хоть на Блади Сворда посмотри…
-Ничего, еще пара игр – и он научится жизни. Не пинайте его, вспомните себя в его возрасте. Он ведь еще ребенок, правда, Гэрни? Правда? – это Хесс плавным движением придвинулась к нему. Она вообще очень походила на кошку, а теперь в особенности. Но Гэрни продолжал свое:
-А хорошо бы, чтоб эльфы существовали на самом деле, а?
-Верно. Хорошо было бы… - это произнес незнакомый голос откуда-то сбоку.
Обернувшись на звук, все увидели вначале отблески огня на волосах, хайратнике и мече. Видимо, последние два предмета были обернуты фольгой, как потом объясняла Дана. А уже потом – обладателя этого всего, длинноволосого, в длинном же плаще (как он не зацепился им за ветки?), каких-то непонятных сапогах и весьма странного на вид.
-Привет. Ты из эльфятника?
-Можно сказать и так. Могу я сесть к огню и немного погреться?
Джайстин пробормотал себе под нос что-то вроде: “Ты как досюда добрался и прикид не порвал, выпендрежник недовынесенный?”, но его никто не услышал.
-Чего спрашиваешь-то? Садись, конечно.
Места хватало, но незнакомец присел ровно напротив Гэрни. Его взгляд показался мальчику необыкновенным – теплым, близким и в то же время бесконечно далеким… как звезды? Или это только показалось?
-Ты откуда? На параде я тебя, вроде, не видел…
-Я не был там.
-А что так плохо? Было круто.
Незнакомец, казалось, не услышал вопроса:
-Можно, я немного послушаю? Я случайно услыхал конец разговора, когда этот юноша, - он указал на Гэрни, - говорил об эльфах.
Это упоминание снова вызывало смех.
-Да не обращай ты внимания, Гэрни совсем зеленый новичок. Это его первая игра, что с него взять? Еще две-три игры, пара сломанных пальцев и мечей – он поймет, что дурь это все, для глюколовов. Да и те уже про эльфов позабыли, ерунда все, анимэ японское гораздо прикольней, веришь, нет? Пива хочешь? У нас еще есть.
-Не надо. Почему вы так уверены, что это все – ерунда, детские фантазии, чушь…
Тут уже никто не смеялся. И верно: одно дело, когда неразумное дитя вспоминает сказки, и другое – когда эти же сказки вспоминает кто-то достаточно взрослый, чтобы подобные фантазии прошли. Псих, глюколов или еще кто похуже?
-Слушай, хватит, а? Пошутили, и хватит, уже не смешно. Надоело.
-А что бы вы сказали, если б к вам пришел эльф?
Предложения посыпались наперебой:
-Предложили бы пива!
-Вызывала бы на поединок, достали меня эти длинноухие придурки!
-Предложил бы отправиться в дурдом… И тебе, парень, туда же. Хватит прикалываться, достал.
С грустью, которую заметил только Гэрни, да, может, еще Хесс, незнакомец произнес:
-Ладно. Уже ухожу.
Он поднялся и легко и совершенно бесшумно шагнул в чащу. Его плащ вился за ним, сливаясь по цвету с дымом костра, так что никто не понял, когда именно он исчез.
Здесь я и хотела закончить, но потом поняла, что было что-то еще.
Гэрни встал и пошел в ту же сторону, что и незнакомец. Дождавшись, пока темнота скроет его, он побежал. Это было нелегко, он весь исцарапался об ветки и несколько раз падал, совершенно потерял направление, пока не споткнулся и не понял, что в этот раз, кажется, летит куда-то в пустоту, неизвестно даже, есть ли там дно… но его поддержали чьи-то руки. Гэрни уже успел привыкнуть к темноте, да и не было здесь так темно, как показалось вначале. Держал его все тот же незнакомец, и теперь Гэрни увидел его лицо совсем близко. Хаэратник оказался металлическим, кажется, серебряным обручем. Клинок тоже был настоящим. А лицо и руки словно светились в темноте, а, может, это были только звездные блики.
-Подожди, - хотя незнакомец никуда не уходил, Гэрни шептал торопливо, словно опасаясь, что его вновь перебьют, - не уходи. Ответь мне: ты ведь… ты эльф, да? Я понял это почти сразу…
Тот некоторое время вглядывался в глаза Гэрни, но он не отвел взгляд в сторону. Наконец ответил:
-Да. Ты понял правильно.
-Тогда объясни, зачем… почему ты пришел к костру? Случайно?
Эльф рассмеялся. Точно так Гэрни много раз представлял их смех – звонкий и чистый, и все. Никаких других слов. И не обидно, как те, у костра.
-Случайность? Не совсем. Скажем так, случайностью было то, что я оказался у костра, а подошел, когда услышал разговор. Ты хочешь еще о чем-то спросить?
-Да… Вы ведь… ты ведь – настоящий эльф? Не игрок?.. Что это я… Я ж чувствую… Нет, так не бывает…
-Бывает, как видишь.
Гэрни мог бы сказать, что мечтал о такой встрече в тех самых пор, как впервые прочитал об эльфах, что готов идти куда угодно и делать что угодно… Но эльф, похоже, и так знал это, так что слова были не нужны:
-Зря. Не стоит делать все, что от тебя кто-то потребует. Кем бы он ни был…
-Скажи… скажи, я… могу я уйти с тобой? – голос Гэрни вновь звенел, он обрывал слова, не договорив их.
-Можешь ли? Думаю, что можешь. Но хочешь ли, вот вопрос… Тебя точно ничто не держит здесь? Подумай как следует, перед тем, как ответить.
Гэрни сначала собирался просто кивнуть, но потом задумался… Воспоминаний было много: дача, несколько друзей-ровесников, которые хоть иногда и подшучивали над ним, все же были его друзьями. Родители…
-Не знаю. Теперь не знаю. Зачем ты…
-Зачем спросил? Чтобы ты обдумал все. Это ведь – не ехать на игру… и не махать мечом. Если бы тебя ничего не держало здесь, ты мог бы уйти, как только пожелаешь. И теперь можешь. Но хочешь ли?
Гэрни не ответил. Зачем, все и так было понятно.
-Когда тебе в самом деле будет нужно, я приду опять. В этот раз тебе было нужно…
Гэрни без труда нашел дорогу обратно. Но с этих пор он изменился. На все шуточки в его адрес он отвечал странным взглядом, или вовсе не обращал внимания. И об этой встрече он не рассказывал никогда и никому.
И потом, уже через десять лет, осталось непонятным, куда он мог деваться после очередной поездки.