***
Задумчив и нем Один-правитель,
Недобрые вести Хугин и Мунин
Собрали с миров у корней Игдрасилля.
И молнией темные очи сверкают,
Предвидя смертельную скорую битву.
Грозен Тор рыжебородый,
Громом свой смех по мрак разливает.
Мрачные мысли травят его душу,
День превращая в подобие ночи,
Ночь обращая в час Рагнарека.
Ньорд, что пирует в дворце с дочерями,
Волнует моря синие глади,
Выводит диких коней на раздолье,
Треплет их белопенные гривы,
Ибо в душе у него неспокойно,
Ибо солнце тускнеет на небе…
Безмолвны и мрачны валькирии-девы,
Бледны, словно смерть, что летит на их крыльях,
Их сердце огонь искушения точит,
И темная воля под сень свою манит,
Светила и звезды сжимая в протянутых дланях,
В сумрак безвременный мир повергая.
Белее снега богиня Фрея,
Нежнее облака в неге рассвета,
И сердце ее наполняется болью,
Душа светлой птицею к смертным стремиться,
Но не уйти ей с ветвей Игдрасиля,
Где, обезумев, луна убегает
От темного облака в зверя обличье.
Чернее мрака в корнях Игдрасиля,
Сжигающий мир в вечных муках и боли,
Тот, чье имя запретно для смертных
Навеки проклятое волею асов.
В пещере холодной, где солнце незримо,
Тот бог заточен, огненный, страшный,
В объятиях змея, он, корчась от боли,
Клянет свою вечность и вечную муку,
И тьму призывает, и солнца затменье.
И плещут моря, словно полные чаши,
Волна поглощает зеленые степи,
И синие горы, и жизни невинных…
А бог, усмехаясь, не помня о боли,
Хохочет, питаясь мученьем и скорбью.
Воспрянув однажды, он черные крылья
Свои развернет, небеса заслоняя,
И в солнце пустом засверкает корона…
И темные хищные твари проснуться,
Под черное небо из щелей разверстых
Они проползут и кровавою жертвой,
И смертью бессчетною мир опорочат.
Но Норны, плетущие судьбы, как пряжу,
Пророчество странное асам явили –
Врагов погубив и в миру воцарившись,
Погибнет тот бог, огненный, страшный
От силы могучей, его сотворившей.
Осень мира
Луна убывает над осенью мира,
Над ветвью прозрачной, листвой Игдрасиля
И в сером забвенье холодным напевом
Дыхание асов горит однодневно.
Так колты златые ломаются в пальцах,
Немые и звонкие в инее бледном,
Их ветер собрал на прощальные танцы,
С тенями смешал, мотыльками и снегом…
Нас тысячи тысяч, и нет нам спасенья,
Мы солнца забыли великие гимны,
Дыхание асов уже отгорело,
Луна растворилась над осенью мира…
Великая Игра
Прекрасны, как тени, были миров картины,
Прозрачней стекла и больней был умерший взгляд.
Тот, кто ввергает себя в Игры паутины,
Тот, кто вдохнет серебра, не вернется назад,.
Блистательны храмы, и витражи, и блики,
Мерцанье забытых песен, чернь на огнях…
О, друг мой! смотри же, смотри! наши звезды безлики!
О, друг мой! смотри же, смотри! мы тонем во снах!
Но сумрак изящной ладонью сжимает мне губы,
На очи роняет дрожащую сеть мотыльков,
И кажется - мне эти призраки бледные любы,
И кажется, истины нет – и во веки веков,
Во веки веков, задыхаясь, глотаем мы дрему,
Ее горьковатый, и тонкий, чудной аромат,
Забудь-позабудь, оставь и останься, влюбленный,
В Игру, в пустоту, в величье холодных палат.
Сверкающи перья и блестки на праздничных масках,
Шуршанье плащей, словно змей, скользит карнавал…
О, как же искриста ты, темная страшная сказка,
В оковах черты, в окружении ртутных зеркал.
И юность больная сулит нескончаемый танец
В тех дивных дворцах за проклятою Бездной чертой,
Целуй же ланиты, которым неведом румянец,
Ведь истины нет за прекрасной и мертвой Игрой.
Безумие
Мои друзья, вечерние боги,
С улыбкой невинной и страшной,
С желаньем темным и праведным
Безумьем меня облекли.
Как звонкий браслет на ноги,
Серебро вперемешку с облаком,
Бред вперемешку с памятью –
Рев крови чужой земли…
Как тонкий саван на руки,
Белее равнин заснеженных,
Как пыль на очи бессонные,
Серее крылатых теней,
Как над куполами марево,
И морды зверей бешеных,
Как огни пустые и черные,
Как призрачный клин кораблей…
Вот, чаша моя не разбитая
Воды, со слезами смешанной,
Вина, на крови бродившего,
Дурмана, смерть укрывавшего.
Вот я, пустотой испитая,
Вот я, на ветрах замешана,
Я, по мирам ходившая!
Я – ничего не знавшая…
Разговор с Накимэ
О, Накимэ! Ответь мне, для чего,
Уж коль я в этом мире был рожден,
Со мною дождь осенний говорит
На тысяче забытых миром слов?
Ответь мне, серокрылый серафим,
Уж коль я в сумраке густеющем тону,
Зачем мерцают крылья в облаках,
И из воды ты смотришь на меня?
Скажи, туманов ангел, отчего,
Уж коль я в этом мире умираю,
Мне благосклонно машет тень на небесах
И иней первый украшает степь?
За что мне эта мука? Серый, я
Не выйду из камней и трав бессильных,
Бродя по паутине, заплутал,
И молча пью родные сказки ветра.
Плач камней
На троне, изукрашенном яшмой,
Мертвящей кровью каменной земли,
В палатах, где струился малахит,
Сидел тиран в короне золотой.
Пред ним танцовщицы, подобные теням,
Закованным в мерцание цепей,
Как стая скорбных черных лебедей
Скользили по оксамитов огням.
Что плачет нежный жемчуг волоокий
Мерцая в ожерелье водных бликов,
И в волосах красавиц луноликих
Тоня, как будто в шелковых потоках?
О, солнце бледное в узорных облаках!
Восход окрасил небо перламутром,
Как мне родное раковины нутро,
И становлюсь тобою я во снах…
О чем тоскует синь-сапфира лед,
Смиряя страсти и мертвя желанья,
Какие осени чарующей сказанья
Он тану утомленному поет?
Он славит тьму и серебро звезды,
Он песни всех ветров ее сберег,
И ночи черно-купольный чертог…
И отблески нездешней красоты…
Тоскует вечно юный изумруд,
Налитый зеленью весны окаменевшей,
Мертвеет он на шелковой одежде,
Царя, кого грифоны стерегут.
О, солнце на морях поющих вод!
О, зной, песок, мои укрывший грани!
Зачем, зачем, зачем меня оставил,
Менял на злато дерзкий мореход?
О чем рубин стенает, капля крови,
Пылающая на висках тирана,
В короне золотой и окаянной
Дрожащая от ярости и боли?
О пламени безумном и свирепом,
О алтарях, укрытых в храме ночи,
О ярости божеств прелестной дочи,
О мотыльке, рассыпавшемся пеплом.
И говорит алмаз, растертый в пыль
И смешанный со сладкой темной кровью,
Тоскует он о проклятой короне,
В которую закован был рубин.
О чем скорбит, бледнея, бирюза,
Простой неброский камень, сердцу милый
Наполненный живительною силой,
Какой полны целительниц глаза?
Хозяин болен мой, он мукой истощен,
Тяжки его одежды и корона,
А тени кружатся, безликие, у трона,
А самоцветы жгут льдяным огнем…
Что говорит медовый жар-янтарь,
Напоенный душистым терпким златом,
Украсивший богатые палаты,
В которых умирает юный царь?
Имбирь стенает о других смертях,
О солнца сыновьях, по небу мчавших,
Но огненных коней не удержавших,
И плачет он об яростных конях…
О чем же плачет дым - раухтопаз?
Раухтопаз не плачет ни о чем,
Он шепчет лишь безудержным дождем,
Он сер, как взгляд пустых прозрачных глаз…
…Ветра и сны по крови братья мне,
Я – облака на яри синевы,
Я – пепел инея на сухости травы,
Лишь случаем прикован я к земле…
Пускай водой замрет, остынет кровь,
Ты, юный тан, счастливей во сто крат –
Ты променял бездумный блеск палат
На смерти вдохновенную любовь…
Калессин и Йевод.
Искрится, вливаясь, горящий металл,
В узорчатых крыльев клин.
Ярость огня, злато огня
В имени Калессин.
Камень горючий ветром испит,
Червем источено древо,
Пестрый лишай пожрал оксамит…
Все это в имени Йевод.
Сцепились они, схватились они,
Дыша огнем и гниеньем,
В облаках, в небесах две крылатых змеи,
Древних времен творенья.
Над мерцанием красных осин,
Там, где в море заброшен невод,
Кружат золотой Калессин
И мертвенно-серый Йевод.
Четыре господина
Я пришел в соляные пещеры,
К озерам, не знающим солнца,
К подножиям статуй ослепших,
Чтоб выбрать себе господина,
Чтоб злу и добру узнать меры…
И волхв в синетканой хламиде
С посохом, витым, как змей,
Мне говорил: «Человече!
Назову я тебе царей!
Ясноглазое утро, юный воитель,
В плаще облаков сизокрылых,
С кольцом молочных опалов
Ужель не прекрасно? Ответь мне
Желаешь ли силу младую,
Бросишь ли утру обет?
Будешь служить господину?
Будешь ли?…» «Буду? Нет».
«Белоликого дня щит злащеный,
Легко его кудри льняные
Обвили имбирное солнце,
И горят в его ожерелье
Карбункулы из крови драконов.
Обретешь ты ярости силу,
Коль дню свой бросишь обет!
Будешь служить господину?»
Я со смехом ответил: «Нет».
«Ночь, седовласый владыка,
Одет в серебро и премудрость,
Мерцающий каменный бархат
Его укрывает плечи,
Стань прислужником ночи,
Служи хоть ему, человече!
Обретешь ты силу искусства,
Если ночи бросишь обет.
Станешь ли ночи сосудом?»
«Мрака рабом? О, нет!»
«Отверг ты лазори святые,
Ярь солнца и месяц скорбящий,
И нежные перлы восходов,
Мудрость, искусность и чары –
Сокровища ночи златые!
Вечер в короне стеклянной,
В одежде из пепла и тени,
С пером серой птицы на крыльях,
И мертвою песней в устах,
Алчный зверь безымянный,
С ним не получишь ты силы,
С ним не получишь личины,
Это ль твой выбор, безумец?»…
Так я нашел господина.
Тень прошлого
Пробудись, мой друг забытый!
Пробудись, сестра моя!
Иль не видишь, иль не веришь,
Я гляжу из хрусталя?
За стеклом осыпал иней,
То, что убаюкал дождь.
Замков бестии старинных,
Спят, пока ты не придешь.
И в узорчатой оправе
Дремлют призраки Игры,
Омертвело гаснет пламя,
Осыпаются цветы…
И испуганные тени
Распустили хоровод,
А вино лишилось хмеля.
Белоснежный храм твой ждет…
Позабытые хоралы,
Блеск прозрачных миражей,
И стеклянные кораллы
Вспоминай, сестра, быстрей!
Пусть в полумрачных чертогах
Птицы черные поют,
И завистливые боги
Горькие нектары пьют.
Пусть опять мерцает древо
Стаей белых мотыльков,
И чарующим напевом
Вспоминай, сестра, быстрее,
Вспоминай свой темный сон,
Там, над лунною аллеей
Путешествует дракон!
И над звездными огнями
Паутины из ветвей,
Над Вселенной куполами
Мириад иных огней!
Это мы, дружок, тоскуем,
Башен Радужных рабы,
Это мы тебя целуем
Стоном ветра и судьбы…
Мы вернем тебе корону,
Мы вернем тебе вину,
Сядут верные вороны
На твой трон, как в старину…
И проснется в клетках пламя,
И в усы смеется зверь,
Ведь ты снова, снова с нами,
Снова здесь, дитя теней…
Казнь
Часы на четверти встали.
Они, должно быть, устали
Бить.
Но, представь, объявилась я к сроку,
Поспела точно на казнь,
Где рубила главу Пророка
Какая-то черная мразь.
Она говорила «Безумец!»
Он молвил: «Безумна и ты,
Мы рвем одинаково с улиц
Увядшие души-цветы.
Но в руках твоих – прах и пепел,
А в моих – распустились вновь,
Забывшие о рассвете,
Умолкнувшее «любовь»…»
Тени, смеясь, ловили
Брызги крови святой,
И алые слезы катились
Под маскою курвы той…
Часы на четверти встали –
Они, должно быть, устали
Жить…
Первая Зима
Зима изящными шажками,
Танцуя в кружеве снежинок,
Горгулий черных оживляла
И вырезала купола.
На площадях горело пламя –
Для рыбаков и паладинов,
Для всех, кого метель застала
Без крова, друга, и стола.
Хоть жмутся люди, пляшут тени,
Им весело в объятьях вьюги,
В очах их – чудные виденья,
А в косах их шипят гадюки.
И той зимой, проклятой трижды,
Бродил вервульф по подворотням,
Чума, молитвы, плач и тризны –
Из свиты мертвецов уроды…
И, говорили, маг безвестный
Лучины жег за мутью окон,
Мотив тяня старинной песни,
Он языком змеиным цокал.
Кружились в снежном хороводе
Вервульфы, духи и вампиры –
И странно это как-то вроде –
Весна в тот год не наступила…
***
Вздохнешь - не почуешь боли,
Тихо умрешь, наверно,
Оставив свой дух
В прозрачном аду,
В своем ледяном инферно.
Здесь чары - слова, дыханье - узор,
Бродит вервульф-морок,
Неба саван,
Душ караван,
Черных одежд ворох:
Соборы и снег, замерзающий змей
Застыл на резной короне,
Реквием снов,
Леса остов,
И колокольчик в ладони:
В царстве зимы твои руки сверкнут
Перстнями металлов древних,
На звон прилетят
И усядутся в ряд
Горгулии и химеры:
Мерцает, темнеет туман твоих глаз,
На лихо ли, на беду ли?
Сумрак воркует,
Душу ворует:
<Горгулии-гули-гули:>
Песни черной воды
Горсть черного жемчуга брось в прохладную влагу,
Чтоб бледный огонь серебром убрал ожерелье,
И в рунах горючих ветвей ты прочтешь <исцеленье>,
И в скрипе коры различишь безымянную сагу:
Туманы и дым - черный с серым - сплелися шелками,
В ладонях воды вновь подобные ангельским крыльями
Того, кто назвался кострами, огнем и ковылью,
И смотрит из сумрачных волн голубыми очами.
А что за цветы, что за сны осыпаются в воду?
Иль душ хоровод? Он зовет, он сомкнулся над небом
Венцом облаков, и теплом белобокого хлеба,
Забытою песней без имени, слова и роду:
Руна Э
Я упал...
Я замер в волнах вечной ночи,
Оплетшей миры паутиной,
Я замер, боясь даже вздрогнуть,
И в пасти сгинуть звериной.
Но тонкие крылья белого пламени,
Дыханьем Вселенной полные!
Я подхвачен ее песнею, тайнами,
Подхвачен, пером словно бы...
И вверх, по ледяному мосту,
Звенящему под ногами,
Искрящемуся серебром в цвету,
Сплетенному из хрусталя.
Я бегу и вижу - во тьме Бифрост,
К Мидгарду протянут дланью,
Пылающей синей птицей,
Сияньем ясных звезд:
Я бегу вперед - и сферы стремятся
Навстречу мне,
И белые травы эльфийских долин
В слезах золотых богов,
Я бегу, я - солнце, и бесконечен
Путь не по земле
Но я вернусь к вам, люди, вернусь, конечно,
Мостом ледяных снов...
Я упал...
Руна Кен
Белое пламя горит на ладони моей
Снегом холодным, пречистым, дыханием бога,
Белое пламя пылает во тьме, в хрустале,
В каждой душе, и в тебе, мы им движимы оба:
Реки его в небесах с облаками сплелись,
Только взгляни - и увидишь сиянье узоров,
Пустые сосуды наполни, и очи свои
Наполни огнем, не иссушенным жемчугом черным.
Из белого пламени я себе крылья соткну,
Все девять миров пусть охватят, шепча и вздыхая,
Все девять миров, и от края до самого края,
И то, что за ними: Прозрачные крылья в снегу.
Назад